Таманцев стремительно подтащил безжизненно-тяжелое тело амбала к месту засады, где, по-прежнему не двигаясь, лежали в траве бритоголовый "капитан" и помощник коменданта, стояли на неторной дороге два вещевых мешка и возле них с залитым кровью лицом, зажав ватномарлевым тампоном из индивидуального пакета рану на голове и уперев локоть этой руки в подставленное колено, беспомощно сидел Алехин.
- Порядок! - громко сообщил ему Таманцев. - Двое наверняка теплые!
- Ты не ранен?
- Ни царапинки! И Малыш цел!.. А у вас... немного разбита голова... Ничего страшного! - оглядев Алехина и определив, что ранение всего одно, с нарочитой бодростью крикнул Таманцев, хотя не знал и весьма сомневался: разбита поверхностно или пробита? - Как самочувствие?
- Нормально, - тихо сказал Алехин. - Не отвлекайся...

Даже в этом состоянии его более всего занимал "момент истины", и Таманцев отлично его понимал.

Не теряя даром и секунды, Таманцев в темпе делал все необходимое, завершающее силовое задержание. Вытащив вязки, он намертво приторочил кисть правой неповрежденной руки амбала к щиколотке его левой, подогнутой к ягодице ноги. Подведенного Блиновым и старшиной "лейтенанта" он мигом положил лицом вниз, задрав на спине гимнастерку, сунул ему за оттянутый пояс нож и, рванув к себе, разрезал сзади брюки вместе с трусами чуть наискось до самого колена. Такую же процедуру в следующее мгновение он проделал и с амбалом, потом уложил их обоих, как полагалось, спинами друг к другу - "лейтенанта" так, чтобы у него перед глазами были помощник коменданта и вещевые мешки, амбала же на здоровый бок, затылком к месту засады, и, указывая на него Блинову и старшине, скомандовал:
- Перевяжите ему плечо и ногу! Двумя пакетами! Остальные давайте сюда! Быстро!

Все, что в эти минуты делал Таманцев, он проделывал за три с лишним года войны несчетное число раз. Каждое его движение и в "качании маятника", и в силовом задержании было отработано не только боевой практикой, но и постоянными тренировками - с момента появления из кустов он, без преувеличения, действовал с четкостью и быстротой автомата. Блинов и старшина-радист - оба они старались и теперь бросились выполнять его приказание - по сравнению с ним двигались, естественно, медленнее и своей неискусностью и, как ему казалось, неповоротливостью раздражали его.

Обиходив захваченных агентов, Таманцев ухватил запятнанный кровью вещмешок, перерезал ножом тесьму, стягивавшую верх, и крикнул Алехину:
- Товарищ капитан, давайте перевяжу!
- Успеется!.. - строго сказал Алехин. - Не отвлекайся! Он держался напряжением всех сил и был убежден, что как только его начнут перевязывать или если даже просто отнять намокший тампон от раны и польет кровь - в любом случае он сейчас же потеряет сознание. А до получения "момента истины", до осмысления и принятия им как старшим группы соответствующего решения он просто не имел права терять сознание.
- Посмотри, что с ними! - приказал он Таманцеву, стараясь разглядеть лежавших в нескольких метрах от него помощника коменданта и бритоголового "капитана".

С помощником коменданта все было ясно: он лежал лицом вверх, и еще раньше, только подбежав сюда, Таманцев увидел его уставленные в одну точку, прямо на солнце, остекленелые глаза.

Не выпуская из рук вещмешка, Таманцев подскочил к бритоголовому и, заметив у него за ухом крохотную ранку, ухватил его за плечо, повернул и, увидев вместо правого глаза зияющее выходное отверстие, из которого на траву вытекала черная кровь, вскинул голову.
- Холодные... Оба... - отпустив плечо "капитана", сказал он вполголоса, приложив при этом ладонь ко рту и оборотясь спиной к "лейтенанту" (чтобы тот не услышал), и посмотрел на Блинова.
- Как же так? - проговорил Алехин.

Присев на корточки, Блинов поспешно бинтовал ногу амбалу. Он расслышал слова Таманцева и все понял.
"Это я!.. Я его убил!.. Что я наделал!.." - с ужасом подумал Андрей, жар ударил ему в голову, оторопелый - стрелял-то ведь в плечо! - он покачнулся и, потеряв равновесие, нелепо упал.
- Что с вами? - удивленно спросил старшина.
- Вот она!!! Телефункен! - точно сквозь сон услышал Андрей торжествующие возгласы и, уже поднимаясь, увидел в руках у Таманцева вытащенный из вещмешка, поблескивающий никелем и эбонитом радиопередатчик.
- Посмотри поясницу... - говорил Алехин, морщась от крика Таманцева. - Посмотри поясницу у капитана...

Поставив рацию на вещмешок, Таманцев взрезал ножом брюки на спине у бритоголового, отвернул края в стороны и, взглянув, сообщил:
- На пояснице... вправо от позвоночника два круглых шрамика... Вроде как от фурункулов.
- Женя, это Мищенко... - сказал Алехин. - Запомните, это Мищенко...

Таманцева трудно было чем-либо удивить, но какие-то секунды он смотрел, лихорадочно осмысливая, и не верил. Вспомнив ориентировки и особые приметы, он живо перевернул "капитана" на спину, с силой разжал ему челюсти, заглянул в глубину рта, увидел на верхней короткий металлический мостик, потрогал зачем-то его пальцем и, вытирая руку о голенище своего сапога, подтвердил:
- Мищенко...

Малыш свалил Мищенко! Фантастика! Стажер-несмышленыш свалил легендарного Мищенко, который за двадцать лет более пятидесяти раз перебрасывался на советскую территорию, которого два десятилетия ловили на Дальнем Востоке и западных границах, ловили на всех фронтах, но даже во время чрезвычайного розыска не смогли поймать. Свалил одним выстрелом, разумеется, ничуть того не желая. И теперь страшно переживает. Хотя ему ничего не будет - да Эн Фэ пальцем его тронуть никому не даст! И не потому, что он стажер. И не потому, что генерал сказал - взять живым хоть одного, а взяли двоих. Просто особый случай. Формально это даже его долг. Убить объявленного вне закона - право и обязанность каждого советского человека. Можно было бы его ободрить, пояснить, но ничего, пусть немного помучается. Пусть прочувствует, что лепить надо теплыми, а убить - любой дурак в состоянии. Это тебе не на передовой и не в сорок первом году! А Паша - мозга! Гений! Спустя год... за какой-то десяток минут прокачать Мищенко - невероятно!
- Чего нам запоминать? Сами доложите! - вытаскивая индивидуальный пакет, недовольно крикнул Алехину Таманцев; ему не понравилось, буквально резануло уши:

"Запомните - это Мищенко". Паша что - собрался умирать?.. - Я вас перевяжу! - настойчиво предложил он.
- Нет! -решительно отказался Алехин и полушепотом добавил: - Сначала...

Таманцев спрятал пакет, внутренне настраиваясь бутафорить, опустил голову, расслабленно-спокойный подошел к Аникушину, посмотрел и, словно только теперь обнаружив, что тот мертв, в сильнейшем волнении, как бы еще не веря, вскричал:
- Васька?!! Ваську убили?!!

Он повернулся к лежащим на траве агентам, кинул лихорадочный взгляд на одного, затем на другого и, как бы все вдруг поняв, с лицом, искаженным отчаянием и яростью, уставил палец на "лейтенанта".
- Ты!!! Ты его убил!..
- Нет!.. Я не убивал! Не убивал! Это не я! - энергично запротестовал "лейтенант".
- Ты!!! Он убил Ваську! Он убил моего лучшего друга!!! - оглядываясь и как бы призывая в свидетели Блинова, старшину и Алехина, истерично закричал Таманцев и в совершенном отчаянии замотал головой:
- Я жить не буду!!! - Обеими руками он ухватил ворот своей расстегнутой наверху гимнастерки и, рванув, разодрал ее до пояса, обнажив широкую крепкую грудь, сплошь расписанную синими разводами морской татуировки. - Паскуда! Я прикончу его как падаль!!!

И с лихорадочной поспешностью зашарил вокруг по траве глазами, отыскивая наган, умышленно выроненный им перед тем себе под ноги.
- Нет!.. Клянусь, это не я!
- Не смей его трогать! - подыгрывая, строго сказал Алехин.
- Он убил Ваську!!! - рыдающим голосом вопил Таманцев, подняв из травы и держа в руке наган. - Я прикончу его как падаль!!!

Аникушина звали Игорем, а не Васькой, и убил его не "лейтенант", но это не имело сейчас никакого значения. Андрей уже сообразил, что начался заключительный аккорд, так называемое "экстренное потрошение", жестокая, но в данных обстоятельствах совершенно неизбежная игра, потребная для того, чтобы тотчас - немедленно! - получить от кого-либо из захваченных - предположительно самого слабого по волевым качествам - совершенно необходимые сейчас сведения.

Аникушин во время засады повел себя непонятным образом и очень крепко помешал, теперь же, мертвый, он должен был помогать: для пользы дела обыгрывалась его гибель.

Андрей, однажды уже принимавший участие в подобной игре, бросился сзади на Таманцева, обхватил его мускулистое горло левой рукой, а правой - вцепился в его руку с револьвером, хорошо помня, что недопустима и малейшая фальшь, все должно быть естественно, и бороться надо без дураков - в полную силу. Прошлый раз ему помогал в этом Алехин, но сейчас капитан с залитым кровью лицом бессильно сидел на траве и рассчитывать на его поддержку не приходилось.
- Не смей его трогать! - все же восклицал он требовательно, изображая реакцию на возгласы Таманцева. - Слышишь, не смей!
- Держите его! Он контуженый! - крикнул Андрей старшине, и тот, поспешив на помощь, вцепился в Таманцева слева.
- Пустите!!! - с искаженным яростью и отчаянием лицом рвался к "лейтенанту" Таманцев. - Он убил моего лучшего друга!!! Он убил Ваську!!! Я прикончу его как падаль!!!

При этом у Таманцева судорожно подергивалась голова, и рыдал он самыми настоящими слезами, что еще в прошлый раз удивило Андрея. В то же время он не забывал толкать Андрея в коленку - мол, давай, работай!

"Лейтенант", лежа на боку со связанными за спиной руками, инстинктивно старался отползти, отталкиваясь судорожными движениями ног; разрезанные брюки и трусы при этом сползли до колен, обнажив белые мускулистые ляжки.
- Я не убивал!!! - в сильнейшем страхе кричал он. - Клянусь - не убивал! Это не я!!!

В это мгновение Таманцев с бешеным криком: "Он убил Ваську!!!" - внезапным рывком отбросил в сторону старшину и с Андреем, повисшим у него на спине и намеренно выпустившим руку Таманцева с наганом, подскочил к "лейтенанту" и трижды выстрелил в него, точнее над самой его головой.

В следующую секунду он сунул ствол нагана под ноздри "лейтенанту" и рассчитанным движением раскровенил ему верхнюю губу, преследуя при этом двойную цель: чтобы тот, оглушенный, вдохнул в себя пороховую гарь и ощутил кровь.
- Не смей, мерзавец! - подыгрывая, кричал Алехин. - Псих ненормальный! Держите его!
- Я не убивал!!! Пощадите!!! - в ужасе рыдал "лейтенант". - Я никого не убивал!!! Спасите!!! Это не я!!! Андрею и старшине удалось оттащить Таманцева на несколько шагов, однако, волоча их обоих за собой, Таманцев тут же снова ринулся к "лейтенанту".
- Не ты?! А кто?! Кто же его убил?! Может, ты еще скажешь, что вообще в нас не стрелял?! - яростно орал Таманцев, прикидывая и определяя, что лежащий перед ним уже доведен до потребного состояния и надо брать быка за рога. - Ты еще смеешь врать?! Ты еще Смеешь обманывать советскую власть?! Может, ты и позывные уже забыл?!

Андрей теперь с силой удерживал левой рукой не Таманцева, а старшину, вошедшего от борьбы в раж, страдавшего от боли - в момент броска ему вывихнули плечо - и ничего не понимавшего.
- Если хочешь жить - позывные вашего передатчика?! - указывая револьвером на рацию, вынутую из вещмешка, властно потребовал Таманцев и снова уткнул ствол нагана в изуродованное ужасом лицо "лейтенанта". - Позывные твоего передатчика?! Быстро!!!
- Я... Я скажу!!! Все скажу!.. - рыдающим голосом торопливо повторял "лейтенант". - Эс-Тэ-И... Эс-Тэ-И...
- Как Эс-Тэ-И?! - внутренне похолодев, закричал Таманцев. - А Ка-А-0?!
- Ка-А-0 было до... четверга... А теперь Эс-Тэ-И!..
- Сколько вас?! - чуть отводя револьвер, но не меняя зверского выражения лица, мгновенно продолжал Таманцев. - Сколько вас приехало сюда, в лес?! Быстро!!!
- Трое...
- Кто старший?! ,
- Вот... - "Лейтенант" взглядом указал на труп Мищенко.
- Его кличка?! Для радиограмм! Быстро!!!
- Кравцов...
- А где Кулагин?! - мгновенно потребовал Таманцев. (Документы на имя старшего лейтенанта Кулагина были у Павловского.)
- Здесь, в лесу... Он должен нас ждать... "Должен!" - от огорчения и неприязни к самому себе Таманцев яростно сплюнул.
- А "Матильда"? Где "Матильда"?!
- Он не здесь... Он под Шауляем...
- Он что - офицер штаба фронта?! - тотчас спросил Таманцев (так предполагал Эн Фэ). - Кто он по званию?! Быстро!!!
- Капитан... Шифровальщик штаба фронта...
- Ты меня с ним познакомишь? Если хочешь жить, ты просто обязан меня с ним познакомить! Понял?!
- Да-а...
- А "Нотариус"?! Кто он и где?!
- В Гродно... Железнодорожник...
- Чеслав Комарницкий?! - сейчас же вскричал Таманцев (так предполагал Эн Фэ). - Сразу!!!
- Чеслав... Фамилию не знаю...
- Составитель поездов?! Высокий... блондин... лицо длинное, нос с горбинкой?!
- Да-а...
- А твою физиономию я узнал бы из тысяч! - Таманцев не без труда скрывал свою радость. - Ведь ты радист?!
- Да-а... - всхлипнул "лейтенант".
- То-то же!

Выпрямясь, Таманцев ослабил пальцы, и Андрей, ожидавший этого мгновения, энергичным движением вырвал у него из руки наган и сразу отпустил его самого. Как бы приходя в себя, Таманцев помотал головой и словно весь вдруг обмяк и подобрел лицом.

Это было необыкновенное, испытанное за войну всего лишь несколькими чистильщиками пронзительное ощущение - "момент истины" по делу, взятому на контроль Ставкой. Он чувствовал, что "лейтенант" не врет, и знал цену полученным от него сведениям. В эти мгновения только он, Таманцев, единственный обладал "моментом истины", и при мысли, что есть реальная возможность сегодня же взять и "Матильду" (а кто это сделает лучше, чем он, кто?!), у него захватывало дыхание. Если только Эн Фэ и генерал согласятся брать "Матильду" под носом у контрразведки другого фронта. Должны согласиться - мысленно он уже летел с "лейтенантом" и Малышом в Шауляй...
- Как тебя зовут? - спросил Таманцев: надо было спешно строить отношения с "лейтенантом". - Не для немцев, для матери!
- Сер-ргей...
- Хорошее имя! - одобрил Таманцев. - Что ж... Если не ты убил Ваську и дашь нам "Матильду" - тогда живи! - милостиво, но как бы не совсем охотно разрешил он "лейтенанту". - Только дышать будешь, как я скажу! А если вздумаешь крутить, не обижайся, Серега... - Голос Таманцева дрогнул, и лицо сделалось скорбным. - Если вздумаешь крутить, тогда не обижайся - это будут последние минуты твоей жизни... Понял?.. Мы поедем к "Матильде" немедленно! - после короткой паузы пообещал он. - Полетим самолетом! Мы обнимем его сегодня же!

Затем он повернулся к Алехину и, громко, отчетливо произнося каждое слово, сообщил:
- Товарищ капитан, "бабушка приехала"! Это был условный сигнал для передачи открытым текстом по радио, означавший примерно: "мы их взяли", означавший, что ядро группы и рация захвачены.
- Это точно? - с очевидным сомнением проговорил Алехин. - Ты все прокачал?
- Точнее быть не может! - заверил Таманцев. - Я отвечаю!

"Бабушка приехала"!.. Значит, порядок - она приехала! ffl Слава богу, приехала!.." Неясные, подернутые какой-то красноватой пленкой вершины берез и кусты плыли у Алехина перед глазами, и он никак не мог их остановить. Голова гудела и пульсировала, как второе сердце. Удрученный своей беспомощностью в эти ответственнейшие минуты, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он держался из последних сил - ему еще надлежало принять решение. Он напрягался, стараясь разглядеть циферблат часов, поднесенных на руке к самому лицу, и наконец различил: было без восьми минут пять.

Оперативное кольцо вокруг Шиловичского леса только что замкнулось. Семь тысяч человек на трехстах автомашинах с рациями и служебно-розыскными собаками, саперами и миноискателями уже кружились в гигантской карусели вокруг Шиловичского массива, ожидая команды начать операцию, с таким трудом и тщанием подготовленную Поляковым и теперь совершенно ненужную...

Ее следовало отменить, остановить - еще можно было успеть.
- Старшина! - Алехин повел головой, ища взглядом и не видя, не находя радиста. - Срочно передайте Первому... открытым текстом... - с усилием произносил он. - "Гребенка не нужна!.. Бабушка приехала!.. В помощи не нуждаемся..." Повторяйте непрерывно:. - уронив руку с набухшим тампоном и опуская голову, проговорил он. - Бабушка...
- Повторяй до бесконечности! - подхватывая за подбородок голову Алехина и другой рукой проворно расстегивая ворот его окровавленной гимнастерки, властно приказал старшине Таманцев. - "Бабушка приехала! Гребенка не нужна! В помощи не нуждаемся!.." В темпе!.. Дублируй на запаске!.. Бегом!!! Жми!..

Осторожно отведя волосы, он прежде всего убедился, что, хотя кровь сочилась по-прежнему, голова у Алехина была не проломлена, а только разбита, и, рванув зубами нитку, вскрыл индивидуальный пакет.
- Ничего страшного!.. - прикладывая к ране свежий тампон, возбужденно говорил Таманцев. - Паша, ты - гений!.. Мы их взяли!!! - выкрикнул он и, пачкаясь в крови, несколько раз звучно поцеловал лицо Алехина. - Ты их раскрыл!.. Ты прокачал Мищенко!.. Пашуня, ты даже не соображаешь, какой ты гений!..

Старшина-радист уже скрылся в кустах, за которыми находился его передатчик. В тексте, сказанном ему Алехиным, Таманцев отметил неточность: они, безусловно, нуждались в помощи. И вместо последней фразы следовало передать: "Имеем два места холодного груза и тяжелобольного", чтобы с опушки прибыли розыскники для выноса трупов и немедленно прислали врача для Алехина. Но это можно было передать и спустя минуты, и Таманцев не стал ничего изменять. Он не сомневался, что Паша так сказал умышленно, чтобы сразу, первым же сообщением снять с Эн Фэ, генерала и еще с очень многих в Лиде и в Москве чудовищное напряжение последних суток.

Оборотясь, Таманцев быстро оглядел обоих захваченных агентов; они лежали спинами друг к другу, молча, не двигаясь, как и полагалось, причем амбал очнулся и слабо шевелил головой. Блинов с пистолетом в руке, как и следовало, стоял наготове шагах в пяти от них.

"Тики-так!.. Как ни болела, а умерла!" Про себя Таманцев уже отметил, что с "Неманом", по существу, покончено, причем радист невредим и, без сомнения, пригоден для функельшпиля, слеплен живым и второй агент, и рация захвачена, к тому же есть реальная возможность взять и "Матильду", который, как объяснил утром Алехин, особенно беспокоил Ставку.
- У него мелькнула мысль, что через какие-то минуты передатчики большой мощности продублируют самое желанное в эти сутки не только для военной контрразведки сообщение о том, что "бабушка приехала", и тотчас о поимке разыскиваемых станет известно не только в Лиде, но и в Москве.

Он представил себе по-детски обрадованное лицо Эн Фэ и как тот - если не бог, то, несомненно, его заместитель по розыску! - от волнения картавя сильнее обычного, скажет, разводя руками: "Ну б'гатцы... нет слов!.." И не в силах больше удерживаться от распиравших его эмоций, он, уже вскрыв зубами второй индивидуальный пакет и прижимая бинтом тампон на голове Алехина, срывающимся голосом неистово закричал:
- Ба-бушка!.. Бабулька приехала!!!

1973 г.

Предыдущая глава